Михаил Иванович Хмелько.
"Встреча Гагарина".
1961.
Как рассказывал сам художник Михаил Иванович Хмелько (1919-1996), двукратный сталинский лауреат, автор незабываемых полотен «За великий русский народ!» (1947) и «Триумф победившей Родины» (1949), 12 апреля 1961 года, в день полета и успешного приземления Юрия Гагарина его специально вызвали из Киева (возможно, потому, что он был знаком с самим Хрущевым) и «поручили во время встречи с Ю. А. Гагариным собрать художественный материал для будущей картины». В тот знаменательный для страны день он сделал множество зарисовок с натуры. Позже, когда заказанная картина была написана, «Юрий Алексеевич посетил выставку <…> и высказал ему самые высокие слова благодарности за мастерство и, как он выразился, правдивое отражение действительности». Возможно, мастерство Хмелько в чем-то и проявилось, но правдивости в этой картине не было никакой, как и во многих других исторических полотнах советской эпохи. Дело в том, что этот незабываемый день 17 апреля навсегда запомнился мне, тогда 14-летнему мальчику, как и многим миллионам советских людей, большинство из которых впервые видели по телевизору прямой эфир! Это было истинное чудо: на маленьком черно-белом экране телевизора через увеличительную водяную линзу мы видели все, что в этот момент происходило в аэропорту «Внуково», где приземлился самолет с Гагариным. Мы видели воочию, как с трапа самолета легко сбежал крепенький майор ВВС с уже знакомым по газетам милым лицом и четко, по-военному, но явно в режиме «вольно» пошел по невероятно длинной дорожке (не менее 50-70 метров) к украшенной флагами и цветами трибуне, на которой стояли Хрущев, Брежнев, а еще почему-то монгольский лидер Цеденбал, а также другие вожди и – что было особенно непривычно для прежних времен – небольшая толпа родственников героя (чуть позже жена Гагарина Валентина в компании с мужем и Хрущевым проехала в открытой машине через всю Москву – невероятно!). естественно, что самолет с первым космонавтом ( в эти дни этот термин – а не «астронавт», как во всем мире, - навсегда вошел в нашу речь) мог подрулить значительно ближе к трибуне, но дальняя стоянка было выбрана не случайно, нужно было продлить миг славы и триумфа героя державы. И эффект этот был достигнут. Я оглядывался на припавших к маленькому экрану взрослых и видел, что все они плакали и улыбались. Это потом, при повторных просмотрах стало видно, что у шагающего по ковровой дорожке Гагарина развязался шнурок и мотался возле ног, а наблюдавшие за этим в студии профессионалы-телевизионщики рассказывали, что они умоляли Бога и Гагарина: «Господи, помоги! Только не упади, Юра!» впоследствии Гагарин рассказал, что развязался не шнурок, а расстегнулась подвязка носка – вещь неведомая в современном мужском гардеробе – и больно била своей железной застежкой по ноге, но было, естественно, не до нее. Мы же у экранов телевизоров не видели этой трогательной подробности, а смотрели, как Гагарин поднялся на трибуну, приложил руку к фуражке и звонким мальчиковым голосом стал докладывать снявшему перед ним шляпу Хрущеву о выполнении задания, своем хорошем самочувствии и готовности выполнить новое задание партии и правительства. При этом он упомянул ставшие вскоре привычными фразы о том, что «все системы и оборудование корабля работали безупречно», словом, техника не подвела. Это потом стало известно, в каком страшном напряжении были все готовившие полет – как раз из-за техники. Уже после смерти Гагарина опубликовали письмо, которое он написал жене Валентине перед полетом. Можно сказать, что это письмо было прощальным. Из его текста, весьма простодушного, видно, что Гагарин писал письмо сам, без всякой подсказки, как думал: «В технику я верю полностью. Она подвести не должна. Но бывает ведь, что на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина. Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них, пожалуйста, не белоручек, не маменькиных дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны. Вырасти людей, достойных нового общества – коммунизма (тогда как раз было объявлено Хрущевым, что в 1980 году будет построен коммунизм – Е. А.). В этом тебе поможет государство. Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю, да и не вправе это делать. Что-то слишком траурное письмо получается. Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо ты никогда не увидишь, и мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна все знать до конца».
Говорят, что Хрущев и другие партийные боссы были против того, чтобы первым в космос полетел человек с «княжеской» фамилией Гагарин, хотя было доказано, что предки Юрия к княжескому роду никогда не принадлежали. Однако главный конструктор полета С. П. Королев, человек резкий, отстоял кандидатуру Гагарина перед самим Хрущевым. И Гагарин полетел… и сразу же стал всеобщим любимцем – в его круглом русском лице, замечательной улыбке было столько обаяния, что все в него сразу влюбились. Примечательно, что начало 1960-х годов в СССР было временем необыкновенным. Эти годы были освещены знаменитым ХХ съездом партии, сказавшим правду (точнее, часть правды) о преступлениях сталинизма. Это было время надежд и романтики. Нам всем казалось, что вот теперь, когда устранены отвратительные наросты на теле социализма, когда мы вернулись к истинному ленинизму, все теперь пойдет нормально: идея-то Ленина верная, оправдавшая себя – мы же первые в космосе! Казалось, что действительно через 20 лет будет построен коммунизм – «Светлое будущее человечества», а его, как пелось в песне, «возводить молодым». Для нас, юных, в это время как бы открылось второе дыхание социалистической идеи, и она воплощалась в романтических символах и образах. Тогда мы пели песни на слова Павла Когана про бригантину, которая «поднимает паруса», баллады Окуджавы про «комиссаров в пыльных шлемах». Но все-таки истинным символом эпохи, совпавшей с молодостью тех, кто родился после войны, был Юрий Гагарин. Я помню тот день 12 апреля 1961 года, когда тысячи людей выскочили на улицу в едином порыве радости и гордости и устроили то, что теперь называют «несанкционированной демонстрацией». Вместо обычных скучных казенных плакатов люди несли газеты с портретом Гагарина, самодельные лозунги «Все в космос!». Тогда я вдруг почувствовал себя со своим народом и страной и был горд за них и за себя… Потом это чувство испарилось, пришло время Брежнева, иллюзии обновления социализма растворились, старцы Политбюро торжествовали и целовались, жить стало скучно и тоскливо, будто время остановилось – смотри фильм Сергея Соловьева «Асса». Поначалу мы знали имена и биографии всех новых космонавтов, потом их стало много, произошла рутинизация восприятия космоса. Гагарин же стал яркой, но обыкновенной публичной звездой вроде Пугачевой или Лещенко. Черты его задорного мальчишеского лица исказились, он потучнел, появился какой-то неприятный шрам, заработанный явно не во время полетов… А потом он погиб… Нет, романтическая революция, обновление социализма не состоялись… Но след ее остался в сердце на долгие годы.
Поразительно, но все то, что мы в деталях видели на экране и запомнили на всю жизнь, художник Хмелько увидел по-своему и… вопреки правде жизни. В этом можно увидеть ярчайшее выражение принципов соцреализма. Хмелько, как истый советский классицист, писал свою картину по принятым при Сталине канонам, не отступая от них ни на йоту. Поэтому он преображал действительность, делал ее радостной и торжественной. Пустое бетонное поле, по которому шел Гагарин и вдоль которого стоял только строй правительственных «Чаек» и «Зимов», его не воодушевляло, и поэтому он «выстроил» вдоль красной дорожки славы Гагарина огромные толпы праздничного и легко одетого народа с флагами, транспарантами, цветами, детьми. Он развернул трибуну, превратил ее в подиум, на ступени которого взбегал Гагарин, почему-то с восторгом глядящий на заметно облагороженного и похудевшего Хрущева. При этом вопреки уставу и тому, что мы видели в прямом эфире, первый космонавт, судя по его позе, раскрывает свои объятья и вот-вот кинется в чужие… В отличие от картины «Заседание Государственного Совета» Ильи Репина, возле которой фотографии, сделанные на заседаниях Госсовета, кажутся мертвыми, живопись Хмелько мертва, а фотографии встречи Гагарина, напротив, живы и дышат подлинным…
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка». Санкт-Петербург, «Арка». 2013 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
